Здесь будут короткие зарисовки, передающие специфику мира, особенности восприятия рас и фракций, и, возможно, являющиеся кусками чьего-то прошлого. Эта информация не для того, чтобы вы могли воспользоваться ею в игре, скорее, для того чтобы поделиться с вами видением мира.
Те, что связаны с персонажами - глубоко субъективны.
Зарисовки прошлого
Страница: 1
Сообщений 1 страница 6 из 6
Поделиться12018-11-12 09:07:37
- Администратор
- Уважение: [+19/-0]
- Позитив: [+4/-0]
- Последний визит:
2022-05-22 19:44:52
Поделиться22018-11-18 12:17:40
- Администратор
- Уважение: [+19/-0]
- Позитив: [+4/-0]
- Последний визит:
2022-05-22 19:44:52
Проклятая осень в проклятом краю...
Чавк-чавк. Омерзительная жидкая грязь, которую сложно было ожидать встретить здесь, в мире камня, неохотно отпускала подошвы. Тяжелые комья на ботинках, на лице, на одежде - тысячи оттенков коричневого и отвратительный звук, повторяющийся вновь и вновь - чавк-чавк. Сознание путается. Проклятое задание. Боль стала нашим третьим, сопровождала нас везде. Мы выполнили свою работу, банда больше не будет совершать диверсии, но какой ценой…
Уже возвращаясь с задания, мы нарвались на засаду. Там осталась большая часть наших. И с каждым чавк-чавк их становилось все меньше.
Он идёт, и без того тяжелый, с моим безвольным телом на плече проваливаясь еще глубже. Я хочу сказать ему... Сказать, чтобы бросил меня. Глупо и пафосно, но ведь и впрямь - я не дойду сам, а со мной не дойдет и он. Так быть не должно. Молодые должны жить. Нас осталось только двое.
Молодые... Все они стали ветеранами здесь, в проклятых ущельях Чечни. Все, кто сложили тут головы, те, чьи жетоны сейчас лежат в коробочке в моем нагрудном кармане. Мой жетон тоже должен лечь туда, а Виталик, единственный из тех, кто еще способен идти, должен уходить. Но нет. Чавк-чавк. Берцы 46 размера и бесконечное поле грязи. Это то, что я увижу перед смертью. До точки посадки не дойти, а значит, смерть заберет меня в этой грязи, которая, кажется, пропитала тело насквозь. В момент, когда отчаяние захлестывает с головой, Виталик резко тормозит. Насвистывает, словно идет налегке, похлопывает меня по спине - боль от этого движения растекатеся по телу, я едва слышно могу стонать, а он усмехается:
- Не ссы, комбат. И не от таких уходили, - и мне хочется ему верить, но голоса чехов близко. Он сходит с тропы, звериным движением стряхивая дождь с бритой макушки, и, ведомый чутьем, находит полуразвалившуюся хибару. Здесь когда-то ночевали пастухи, но это было давно. Когда-то, когда эта земля знала ещё хоть что-то, кроме крови, боли и грязи.
Он сгружает меня на пол и я вижу его лицо. Щетина, ввалившиеся от усталости глаза. Он нес меня больше двух суток. Он, в отличии от меня, не спал. Не ел, не останавливался. Голоса за тонкими стенами ближе. Я закрываю глаза, вспоминаю Машку. Тонкая, как былинка, пианистка моя. Не дождется, и дело тут вовсе не в бабской натуре, а просто не судьба мне снова ее обнять. Горько. Из-под век стекает предательская слеза, когда Виталик толкает меня в бок:
- Смотри, комбат, какая заначка! - он достает свой мертвяк, а в нем целых две сигареты! - Одну в вертушке скурим, а эту сейчас. Пора, брат, пора, - он напевает, доставая оттуда же черкаш и спичку. С одного удара зажигает, прикуривает, и даже мои битые легкие трепещут от запаха. Курить. Несколько затяжек - больше не дал, вредно мол. Вредно? Умирать вредно. Голоса все ближе.
- Виталь... Ты иди. И так сделать, что мог. Не надо...- сил не хватает, легким и впрямь труба, разбитые губы лопаются от малейшего движения. Он ухмыляется криво, качает стриженой башкой:
- Нееет, это я еще не все сделал. Вот сейчас будет пора доделывать. Последний рывок остался, чуешь? Ведь всего двадцатку не дошли. А надо. Значит, придется мне сделать больше того, что можно, - он говорит, как сам с собой, а я давно потерял нить и не понимаю. Голоса ближе.
Виталик встает, и хибара становится тесной. Он одним движением расстегивает - разрывает крепление броника, так, что даже я нахожу в себе силы удивиться - даже на спор наши не могли это, а он вон как, влегкую... Дальше пришла очередь ремня, прочего барахла.
-Ты чего? Братишка, ты что?...- рехнулся, как пить дать! Даже голый и грязный, отощавший, он выглядел угрожающе-огромным. Я смотрел во все глаза, не в силах понять, что он задумал. И тогда мой спутник повернул ко мне голову. Его взгляд не был взглядом человека. Желтые огоньки хищника, прищур и оскал - вот что отразилось его лицо, и я почувствовал страх. Этот страх отличался. Он был нутряной, инстинктивный.
Голоса были совсем близко, шаги человека, приблизившегося к нашему жалкому убежищу, зазвучали у самой двери, отрезвляя меня. Виталик, как был, голый, встал чуть сбоку от двери. Я смотрел во все глаза, кивнул ему, включаясь.
Я не знал, что он задумал, но мы - братья. Мы работаем. Я хрипло, как мог громко, заматерился, выкрикивая оскорбления, провоцируя чеха.
Молодой, он повёлся и влетел к нам молодецким прыжком, готовый к подвигам во имя своего Аллаха. Но к таким подвигам его жизнь не готовила. Впрочем, как и меня.
Тело чеха не успело коснуться пола, когда чудовищная туша медведя ударила его лапой. Тело улетело в обратном направлении вместе с дверью, а я сидел, ни жив, ни мертв.
У меня ничего не болело, единственное, что я ощущал - это то как быстро намокли штаны и шок. Виталик, секунду назад стоявший у стены, мощным рывком покинул хижину, вынеся вместе с собой кусок стены. Суматошные вопли, рев, очереди из автоматов... Я сполз по стене, но на большее меня не хватило. Лежа на полу, чувствуя ледяную грязь, я видел мелькание тел в нескончаемой потоке дождя.
Наконец, все стихло. Силуэт зверя, появившийся в струях ливня, был совсем рядом. Слишком близко. Я лежал, смотрел на него и думал о том, что жизнь - насмешливая сука. Тяжелые чавкающие шаги вывели меня из ступора. Здоровенный медведь шел ко мне, а я не мог пошевелиться. Он замер на пороге, а внутрь шагнул уже не зверь. Мой боевой товарищ, Виталик, Веталь, опустился на одно колено, зажимая бок. По его ногам и торсу струилась кровь, так что непонятно было первый миг, где рана. Раны. Пуль в нем сидело не меньше пяти, а то и семи штук. Белыми губами он криво усмехнулся, и начал неверными движениями одеваться. Я усилим подтянул за ремень калаш поближе. Я не знал, что думать.
- Ну вот, комбат. Чего удумал? Стрельнуться решил? Теперь не надо. Подумаешь, показалось чего… А ты говорил, не уйдем. Еще как... Как колобки... - он крякнул, взвалив меня на плечо, и снова пошел. Показалось…
Сознание окончательно спуталось.
Поделиться32018-11-18 14:14:37
- Администратор
- Уважение: [+19/-0]
- Позитив: [+4/-0]
- Последний визит:
2022-05-22 19:44:52
Архивы Лувра. На коробке подпись и датировка - Париж, около 1810 года
Я сижу на полу, жив, но на самом деле лишь труп мой влачит жалкое существование, заполняя страницы никому не нужного письма.
Случайная встреча, изменившая мою жизнь бесповоротно. Сладко мне и тошно при воспоминании о погибели моей. Отец, всю жизнь я положил на алтарь, к ногам Твоим, всю жизнь я служил тебе верой и правдой. Отец, почему теперь мне так больно и страшно?...
Нет пути назад.
Когда все это началось, мог ли думать я, что пойдет не так? Нет, фантазия моя слишком слаба. Молитвы не помогут, душа моя пропала в огне. Изнемогшая, мечется она в лабиринте без входа и выхода. Иисусе Христе, как быть верному рабу твоему? Изыди, ведьма, зачем пришла ты в сей мир проклятый? Коммандер Клод, луч веры во мраке. Верный Ордену и Богу – все это перечеркнуто.
Удар, подлый и бесчестный, как напавший в подворотне убийца, поразил моё сердце. Память цепко хранит каждую секунду. Крутые бедра, один вид которых разжег в моих чреслах пламя похоти, темные глаза, в которых увидел я погибель свою… и принял её с радостью.
Вначале всё было так просто. Мы любили друг друга, пусть и не плотски, как бы мне не хотелось иного. Вначале, когда я ещё мог контролировать свой разум. Её запах манил, шелк волос пленял, руки, что нежно касались щеки, сводили меня с ума. Кровь Христа в трещинках губ… Я в ней без надежды тонул.
Пламя желанья одолевало меня, в одну ночь я поддался ему и не пожалел. Ничего более прекрасного не было со мной в жизни! Месяц грёз, месяц любви, острой и всесжигающей. Плата моя – не 30 монет серебром – полувздох, полувскрик, и след зубов на плече.
Долгая ночь, отрезвляющее утро.
Когда я увидел в казематах Её, то едва не лишился рассудка. Братья поймали проклятую тварь тьмы, в её глазах я видел, что они правы. Я видел лишь, что она погубит меня. Нет, не предательством, но своей смертью. Она не произнесла ни слова обо мне, но не то беспокоило меня.
Дознание, долгое и изматывающее, выпило из меня всю душу. Предателем честил себя я, уничтожая себя ненавистью. Как мог я пасть так низко, поверить твари ночи?
Я поднимаю руки для страшного проклятья. И опускаю, не в силах противостоять.
Не мог я принять душой ни единого решения. Боролось во мне желание спасти ее. Желание, чтобы сгорела она на костре, как положено такой, как она. Не то ранило меня, что она вампир, но то, что я поверил. Предательство её ранило моё сердце, уязвило ядовитым шипом отравы. Нечист я. Долгие молитвы не помогали, состояние моё становится лишь хуже.
Гибель моя. И нет во мне раскаяния, но одно лишь отчаяние.
Безумие моё дошло до края. Не в силах я противостоять своей раненой душе. Господь, ты есть, я знаю это. Я сделаю это из любви. Любви к Ней и к Тебе, едины вы стали для меня. Простишь ли ты сына твоего – не знаю.
Стою на коленях уже не первый час, то ли бог на кресте, то ли я перед ним распят. Запах ладана и елея растекается болью в испорченной крови моей. Я предал тебя, мой пастырь, мой умерший за нас бог, я предал Орден. Я предал себя, а её воздвиг на престол. Ей поклонялся, ей приносил цветы, ей молился в ночной тишине. Я любил её, Господи, как я её любил…
Задыхаясь от жажды, душу свою сгубил.
Где ты был, Господь, когда я погружался во мрак?! Неважно… Я сам себя погубил. Утром я возвращаюсь к алтарю, бессильно хлопнув дверью. Позволив ей убежать, я сломался, Господи, слышишь?!
Этот крест раздавил меня.
Судьба – нацарапано было на стене, я тогда не понял твой знак.
Опустошенность бьется внутри, сквозь клетку ребер. Слишком сложно свернуть с пути, слишком больно так дальше брести. Я устал на Голгофу идти, видя в небесах и на земле лишь блеск цыганских глаз. Мне бы сдаться в плен её нежный…
Спасенья - нет
Прощенья - нет
Ты - гибель моя
Прости меня, мой Господь. Я сделал свой выбор, и моя ли вина, что Дьявол созданный тобой, сильней меня?
Я пишу письмо на разорванных страницах Библии. Я готов полыхать в аду за предательство братьев и всего, чему меня учили в Ордене, отказаться от хлипкой надежды. Смиренно приму приговор.
Прости меня, мой Господь.
Ты станешь моим судией,
но в этот рассветный час
я
выбираю
её.
Ныне я знаю одно
Мы встретимся снова
В Аду.
Поделиться42018-12-04 17:46:40
- Администратор
- Уважение: [+9/-0]
- Позитив: [+2/-0]
- Последний визит:
2020-02-13 14:00:08
Храм умирал. Призрак смерти витал над ним последние несколько лет пока копилось недовольство, ходили слухи и вспыхивали восстания, которые уже не успевали гасить верные слуги храма. И сейчас до небытия остался только один шаг, один взмах остро отточенного ножа, последнее вырванное сердце, что еще бьющимся швырнут под ноги толпе, которая не так давно воздавала его носительнице божественные почести.
«Смерть, смерть, смерть» - крики множества голосов заглушали пение жрецов и рокот барабанов-табла. Остатки некогда могущественной расы стояли посреди ритуального зала и были готовы принять последнее заклятие их жреца – вернейшего из верных. Пятьдесят пар глаз, за один взгляд которых раджи бросали к ногам обладательниц золото и жизни, напряженно всматривались в сумрак дверного проема, пятьдесят пар рук напряженно сжимались не замечая, как ногти впиваются в ладони отворяя кровь, пятьдесят змеиных хвостов скручивались кольцами и расплетались глянцево блестя чешуей – пятьдесят ламий ждали вестей об отражении атаки взбунтовавшихся людей стоя во мраке последнего храма.
«Смерть!» - дверь распахивается и крик толпы врывается следом за тяжело раненным мужчиной, что вползает в зал «Простите, рожденные огнем, мы не смогли. Все, кто был там погибли. Вы последние, Кашьяпа просил переда..» - на этих словах жизнь вытекает из мужчины потом алой крови хлынувшей горлом. «Смерть!» - подтверждают тысячи людских голосов.
Смерть. Все что осталось им – последним потомкам богов и демонов. Прекраснейшим из живущих. Ламиям.
Откуда-то слышится крик отчаяния заглушающий шелест чешуи, ему вторит шепот волной прошедший по залу «никого больше, никого».
- Владычицы – сгибается в глубоком поклоне жрец – остался единственных выход, позвольте мне произнести заклинание.
Головы стоящих в центре зала женщин на миг согласно склоняются, веки чуть прикрывают блестящие глаза и жрец начинает подготовку. Зал заполняет ароматный дым от курильниц, льются драгоценные масла и льется кровь юных прислужниц заключая последних представительниц народа ламий в круг. Голос жреца заполняет все пространство рождая миражи, видимые даже с открытыми глазами, руки его плетут паутину из силы, что щедро черпается из последних резервов организма. Он творит свое величайшее и последнее заклятие, ведь больше ему будет незачем жить, поскольку его боги навсегда покидают своего слугу.
По коридору слышится топот босых ног и в зал, на который прежде никто из них не смел бросить и взгляда, врывается толпа разгоряченных людей. Их руки покрыты кровью, а глаза застилает бешенство – они явились свергать ужасающую власть демонов, что пожирали их на своих празднествах и притворялись детьми богов. Брошенный топор вонзается в спину поющего жреца, но тот успевает произнести последние слова и плоть стоящих змеедев начинает предвращаться в камень на глазах у озлобленной толпы. Кровь жреца, плеснувшая на статуи и отпечаток руки, окончательно запечатывают бывших хозяек храма в виде каменных статуй и ни единой царапины не появляется на прекрасных статуях, как ни старались разгневанные люди.
Поделиться52018-12-08 11:38:25
- Администратор
- Уважение: [+9/-0]
- Позитив: [+2/-0]
- Последний визит:
2020-02-13 14:00:08
Это было очень давно
- Уйди, Катаринка! Уйди! - высокий парень со спутанными русыми волосами кричал на тоненькую, решительно застывшую перед ним девушку - Не выйдет ничего, я знаю ее, она не отпустит меня никогда. Уходи, Катаринка, сгинешь!
Мольба и отчаяние переполняли его голос, но девушка не дрогнула, она знала его беду, она не побоялась пойти к старой ведьме в самую чащу прОклятого леса и та поклялась, что есть способ снять страшное заклятие, освободить милого. И теперь девушка, почти девочка еще, была готова сделать все, лишь бы больше не слышать такую муку в его голосе, лишь бы не сбегал больше он из дому перед полнолунием и не возвращался потом с безумными и злыми глазами. Все готова была она сделать, кроме одного - опустить руки и не попытаться.
- Тогда я сам уйду, слышишь! Уйду! - он врал и знал это, не сможет он покинуть ее, человеком ли, зверем ли. Не уйдет. Ни от нее: милой, нежной, принявшей его бирюка и отшельника, отогревшей сердце, ни от ведьмы, что держала на его шее цепь крепче железной, созданную из его отчаяния, мести и крови. Катаринка тоже знала, что он не уйдет, подошла к нему, обняла насколько рук хватило, стала гладить по встрепанным волосам - не бойся, милый, не бойся. Сможем мы справиться, не бойся. Парень обнял-вцепился в нее, пряча в густых волосах цвета мокрого дерева злые слезы.
***
Следующий вечер он встретил уже далеко в лесу, ноги несли его на пределе мочи, грудь разрывало от желания остановиться и вдохнуть, но он все набирал темп зная, что как только выйдет из-за горизонта луна он больше не будет себе хозяином. Парень бежал, но тут словно споткнулся - из-за дерева выступила женщина глядя на которую каждый сказал бы - ведьма! И ни платье не было ободранным, ни внешность уродливой, как того полагалось бы, но глаза светились такой силой, что иначе ее назвал бы только слепой.
- Спешишь, милый? - она чуть протянула последнее слова, насмешливая - от себя убежать пытаешься, или еще от кого? Откуда эти дурехи-то берутся?! И ты кончай дурить, мой ты будешь до моей смерти. Э, нет, не сверкай так глазами, сам ты мне ничего не сделаешь, попробуешь - по себе удар нанесешь. Так что брось это все и девку брось, ей, дуре, без тебя легче будет. Она покачала головой глядя на то как упрямо сжал парень челюсти.
- Ну как знаешь, я предупреждала - и пропала, будто и не было ее.
А он попытался сглотнуть перемкнувшим горлом и уже было дернулся бежать дальше, как почувствовал всем телом, что из-за горизонта показалась луна, а значит выбор его и воля закончились. Когда первые лучи ночного светила упали на поляну, там стоял не человек, но чудовище, что только издали было похоже на честного лесного хозяина - волка.
Запах, он реял вокруг, пропитывал шерсть и оборотень носом поворошил обрывки одежды, что лежали вокруг и принюхался к плетеному браслету, что плели когда-то девичьи руки, а после, как по нитке побежал в обратную сторону.
***
На другой стороне старого бора, куда днем можно было пойти и за грибами-ягодами и просто посидеть в теньке, стояла девушка и теребила дрожащими руками ленту в косе - было страшно. Под деревьями скапливалась непроглядная темень, где-то ухал филин, шуршали животные. А самый большой страх ждал впереди. Но если она не пойдет, не осмелится, то милый ее, волк ее серый, так и будет проклятым мучится и девушка, решительно закусив губу углубилась в чащу леса. “Увидишь его и начинай звать по имени, да только так, чтобы услышал он. Побоишься, побежишь - умрешь. А сделать все нужно до того, как станет луна полной.” слова ведьмы звучали в ушах, а подрагивающие ноги несли вперед до того момента, пока не засветились болотной зеленью впереди глаза чудовища. Огромный зверь стоял перед ней и ничего в нем не было от того, кто нес ей воду от колодца и с шутками помогал передвигать сундук.
- Фаркаш, милый,ты ли это? - голос дрожал, как дрожали и ноги, а зверь, который был тем страшнее, что назвать его просто волком не получалось, подходил все ближе. принюхиваясь.
- Я это, Катаринка, Фаркаш, слышишь меня? Слышишь?! Ну пожалуйста! - ничего в ответ, а страшные клыки обнажаются в рычании, зверь напрягает мощные мышцы и подходит все ближе - Фаркаш!! - и не выдерживает, бежит.
***
Самка, запах самки вел его, периодически мешаясь с запахом добычи, заставляя все ускорять и ускорять бег мощных лап и вот она впереди - теплое, беззащитное тело. Но пахнет от нее то самкой, которую нужно защищать, то мясом, что неотличимо от косуль, которых здорово загонять, наполняя потом пасть горячей кровью. Зверь сокращает дистанцию, принюхивается, инстинкты борются друг с другом, а в ушах звучит странно-знакомое “фаркаш”. Звук-слово мешает, жалит как шершень и словно заставляет вспомнить что-то ненужное сейчас, или что-то важное? Но мысль не успевает пробиться, огромная луна выплывает из-за тучи показывая себя по всей красоте полнолуния, жертва-самка начинает бежать и остается только один зов - зов охоты.
***
Запах листвы бил в ноздри и вырывал из забытия, подпершись подрагивающими руками парень привстал, отряхивая с себя листву и, вдруг вспомнив все что происходило до обращения, прыжком вздергивает себя на ноги и тут же падает обратно. Поляна вокруг была залита кровью, свидетельствующей о легкой, хорошей охоте, но ни кусочка плоти не лежало - зверь внутри был практичен и не позволил пропасть добру. Только на кустах с краю трепетал клочок вышитой рубахи да лента, что он сам выбирал на ярмарке. Не вставая, он на четвереньках дополз до нее, все еще надеясь ошибиться, боясь поверить и взяв в руки, вдохнув хранящийся на ней теплый запах страшно закричал.
Последний лунный луч пробежал по спине судорожно сжавшейся фигуры голого парня с седыми висками, что с воем-плачем лежал на краю окровавленной поляны. А где-то далеко на границе леса все звучал и звучал смех ведьмы, что умеет сохранять свое.
Поделиться62020-02-01 19:44:11
- Администратор
- Уважение: [+19/-0]
- Позитив: [+4/-0]
- Последний визит:
2022-05-22 19:44:52
Я подхожу к двери, рукой отстукиваю по косяку замысловатый ритм. Спустя минуту слышу щелчки замков – не меньше трех. Все верно, когда за тобой идёт охота, надо быть осторожной, особенно если ты не можешь себя защитить. Женщина испуганно отступает с порога, делаю шаг вперед, в тусклый свет, чтобы дать себя разглядеть – она облегченно вздыхает, дает подойти к себе, но тут же отходит – запирает замки и гасит свет. Я веду её в комнату, проверяю помещение. Третий месяц мы бежим, меняя страны и города.
Она одна, это правильно, потому что здесь не должно быть лишних. Я говорю с ней – о бытовых глупостях, о планах, о том, сколько осталось времени и как мы будем добираться до аэропорта. Так тоже надо, чтобы защитить её от неё самой. Быть жертвой нелегко, сейчас я вижу, как отпускает её напряжение этого часа, который она впервые провела одна.
Из коробки с хлопьями достаю пистолет, наблюдаю как округляются красивые зеленые глаза, смеюсь коротко, лающе:
- Так положено, Элайза. Я должен тебя защитить. Сейчас мы ждем мистера Доу, он поможет добраться до аэропорта, а пока я буду следить за улицей – резким движением отодвигаю её от зашторенного окна. Пусть темно, пусть шторы – это всё неважно, когда против тебя работает снайпер.
- А если он войдет в дом? Я хочу помочь. Я тоже могу следить - она не понимает, поэтому я объясняю ей:
- Надо уметь быстро запоминать. Один взгляд – не меньше 30-40 деталей. Если ты хочешь кого-то спасти, конечно – она удивляется еще больше. Я рассыпаю канцелярскую мелочь перед ней, поворачиваю спиной. По команде поворачивается к столу, смотрит, по команде отворачивается. Начинает перечислять, выходит около десяти предметов. Эта игра её увлекает, через час или два она почти готова к наблюдению. Она улыбается и мне тепло, очень тепло от этой улыбки.
Я ставлю её к самому безопасному окну, она смотрит в щелку между рамой и шторой. Я смотрю на нее чуть дольше, чем необходимо – гибкая, рыжая и зеленоглазая. Красивая, потрясающе красивая женщина. И не менее красивый зверь – я видел Лисицу в её истинном облике – впечатляющее зрелище. Третий месяц мы с ней неразлучны.
Ей интересно, поэтому я продолжаю рассказ:
- Снайпер проходит жесткое обучение. Он может находится на позиции до трех суток, без туалета, еды и воды. Они много больше, чем обычные люди или такие как мы с тобой – я подхожу, проверяя её наблюдения, чувствую невесомую руку на своей спине. Маленькая, узка и горячая, она говорит мне много больше. Запах женщины изменился, я понимаю, что это значит. Это происходит не в первый раз. Впрочем, мой запах тоже говорит сейчас о многом. Мгновение тянется целую вечность, наполненную... чем? Чтобы сейчас не произошло непоправимого, говорю:
- Чтобы не спать и не отвлекаться, они представляют себя рядом с жертвой, как бы играют. Это помогает сконцентрироваться. И ещё есть всякие приемы, которым учатся долго и упорно.
Через час, когда напряжение между нами начало искрить, она неожиданно произнесла:
- Машина – я проверил. Этой машины здесь не должно было быть. Значит, мистер Доу не успеет. Зло ощерившись, я поворачиваюсь к ней, командую быстро и отрывисто:
- Вставай к моему окну через минуту. Жди, он приедет за тобой. Живи – и нехотя иду к двери. Ведь почти поверил, что получится. Мгновение тишины, она догоняет, тонкими своими руками обхватывает меня в нелепой попытке остановить.
- Как же ты? – и мы оба понимаем, что на самом деле это «Как же я без тебя?». Тщетно. Я понимаю, что должен, понимает и она. Нельзя, запрещено. Выход, мне пора, пока я еще могу уйти, пока еще сила воли на пике!
Выход. Выстрел. Осколок стекла. Рыжие волосы разметались по полу. Щелчок снимаемого прицела. На какую-то секунду меня кольнуло сожаление, в ответ которому и привычно и зло оскалился.
Ничего страшного.
Это всего лишь объект.
Страница: 1
